this song's got no title (just words and a tune)

тэг всех постов с переводом этой работы: http://toh-kee-tay.livejournal.com/tag/polish-jewish-relations-wwii

(***
некоторые главы придется разбивать на части, они слишком большие
+ не успеваю вычитывать. Если кто-то это осилит и найдет ляпы, пишите в комменты, я исправлю.
***)

4. После вторжения Германии (part 1)

Национал-социалистическое соцобеспечение – Облавы для принудительного труда – Уличная торговля – Антисемитские отбросы общества контролируют улицы – Грабеж жилых домов и лавок – Немецкие видео и фотосъемки – Налеты на железных дорогах – Погром в феврале 1940-го – Условия содержания еврейских заключенных в немецких лагерях и отношение поляков

После вторжения Германии атисемитизм возродился в полную силу. Он проявился в гуманитарной помощи, которую вела N.S.V. ( National-Sozialistische Volkswohlfahrt - Национал-социалистическая народная благотворительность ⁽¹⁾) . На площадях огромные грузовики N.S.V. раздавали голодному населению Варшавы бесплатный хлеб и суп. Первые несколько дней паёк давали и евреям. Но как оказалось, только ради кино, которое нацисты снимали в свежезахваченной столице. Я видел на Мурановской, как немецкие солдаты избивали евреев, которым только что перед объективом кинокамеры дали бесплатный хлеб и суп, и как разгоняли только что выстроенную немцами же для кино очередь. Антисемитская толпа выбирала какого-нибудь голодного еврея в очереди перед грузовиками N.S.V. и указывала немцам на Jude - словечко, быстро усвоенное шпаной.

Вскоре начались облавы для набора в различные формирования, куда требовались квалифицированные рабочие. Так как евреи пока не носили специальных отличительных знаков, немецким ищейкам было трудно распознать евреев среди неевреев. Антисемитская мразь пришла им в этом на помощь. Так польские антисемиты стали повязаны с немецкими нацистами. Объединили их, как обычно, евреи. Первые выходки польских антисемитов стали тяжелым потрясением для евреев. Они-то воображали себе, что когда враг – это новое воплощение низости и предательства тевтонских рыцарей, безжалостности и вероломства пруссаков, дикости вандалов, безнравственности готтентотов, жестокости монголов, варварства татар и зверства гуннов – захватит столицу, столь героически оборонявшуюся, его встретит всеобщее молчаливое презрение народа. Конечно же, никто не обвиняет поляков в том, что они не заняли подобающую позицию в отношении к врагу. Следует отдать уважение поляком за то, что несмотря на страшный террор, не нашлось ни одной выдающейся личности, готовой играть роль польского Гаха. ⁽²⁾ Поэтому еще тревожнее от того, что такую позицию занял не весь народ. Уже в октябре набралось значительно антисемитского элемента в помощь немецкой войне против евреев. У коллаборационизма было множество проявлений, и он охватывал большие или меньшие территории в зависимости от внешних обстоятельств. Антисемитские настроения усилились по возвращении тысяч поляков с территорий, оккупированных сперва Советами, а затем немцами, и рассказов о зверствах НКВД (в которой, по рассказам, служили одни евреи, конечно же); таких зверств как Катынь ⁽³⁾, несмотря на множество еврейских имен в списке жертв. Огромная антиеврейская пропаганда, связанная с этим, а также разрыв дипломатических связей между польским правительством в изгнании и Советами и т.д., способствовали усилению антисемитизма. Первая улыбка и одобрительный кивок от польского антисемита немцу, были в ответ на тумак, отвешенный вторым еврею, схваченному для принудительных работ при содействии первого.

Начался массовый грабеж еврейских домов и заведений. ⁽⁴⁾ Вооруженные немецкие бандиты обчистили все квартиры одну за другой. Тут потребовалась помощь местных проводников. Эту достойную роль взяла на себя антисемитская толпа, служившая информаторами и указывавшая на дома и заведения богатых евреев. Немцы наняли в информаторы привратников и вахтеров многоквартирных домов. Среди них были и отбросы еврейского общества. От участия в грабеже еврейских домов, складов и заведений до формального сотрудничества с Гестапо и немецкой полицией оставался один шаг. Позже эти же лица вступили в разного рода Lagerschutz ⁽⁵⁾, в обязанности которых входило охранять еврейские трудовые лагеря. Они издевались над заключенными и истязали их безнаказанно, безжалостно калеча и убивая тех, у кого не было денег от них откупиться.

С того момента как польские антисемиты помогли немцам отогнать голодных евреев от цистерны с супом, «улица» стала связной ниточкой между польскими антисемитами и нацистами. «Улица» постоянно поставляла им добычу. Из этих профессиональных информаторов в будущем сформируются банды schmalzowniks ⁽⁶⁾ и шантажистов, которые будут терроризировать евреев на «арийской стороне» и которые, наряду с польской полицией ⁽⁷⁾ и ее агентами, станут самыми верными союзниками немцев в их охоте на евреев. (*** о «szmelcownicy» у Владки Мид: http://toh-kee-tay.livejournal.com/584036.html ***) Их глумливый смех, их непристойные шутки и ухмылки, и даже песенки, ими сочиненные – «Hitler kochany, Hitler zloty nauczyl Zydow roboty» [«Милый Гитлер, золотой Гитлер жидов работать научил»] – будут сопровождать бригады евреев по дороге на рабочие участки ⁽⁸⁾. (*** «внешние» бригады евреев использовали на работах за пределами гетто, к таким бригадам присоеднялись подпольщики, чтобы незаметно покидать гетто и возвращаться обратно. Но проверка на воротах была зверской: http://toh-kee-tay.livejournal.com/580801.html (как вышла из гетто Владка) ***) Улица с этого времени превратилась в царство антисемитской толпы, правящей с согласия немцев.

Осенью 1939 года на улицах Варшавы велась очень оживленная торговля ⁽⁹⁾. Тысячи людей, потерявших имущество во время бомбежек, вышли на улицы, чтобы продать оставшееся. Большинство магазинов к тому моменту закрылось, боясь немцев, которые, под педлогом, что покупают товар, брали его за бесценок. Настало время, когда всё, что угодно, можно было купить на улице почти задаром. Антисемитская шпана считала своей обязанностью указывать немцам на уличных торговцев-евреев. Вместе с этими грабителями немцы забирали всё даром или за пару грошей. Я часто видел, как еврейки – торговали только женщины, мужчины боялись выходить на улицы – вопили от отчаяния, когда у них отбирали всё и не оставляли им возможности заработка. Так евреев изгнали с улиц города. Вся уличная торговля практически целиком перешла в руки поляков.

Эти головорезы не ограничились уличными торговцами, но также указали немцам на склады и магазины. Сотрудничество немецких солдат, гестапо и фольксдойче с одной стороны, и польских антисемитов с другой стороны принесло богатые плоды в форме разоренных еврейских магазинов, мастерских и складов, разграбленных и обчищенных догола в течение каких-то месяцев. В результате немцы отобрали состояния, заработанные трудом и потом многих поколений. Иногда владельцы складов и магазинов в отчаянии даром раздавали свой товар прохожим. Магазины постоянно грабили: достаточно было немцу с подружкой из района красных фонарей зайти в дверь, как за ними вламывалась толпа и сметала с прилавков всё, что могла унести. Во многих случаях немецкий жандарм становился защитником от нападения местных антисемитов!

Немцы сообразили, какой отличный пропагандистский материал может выйти из этой их роли защитников против агрессии поляков. Получился необыкновенно эффективный психологический пропагандистский трюк. Евреи – утверждают немцы – вредный, деструктивный, бесполезный элемент. Польское население их ненавидит, о чем свидетельствуют частые нападения поляков на евреев. Немцы служат инструментом восстановления закона и порядка. Они защищают евреев и приставляют их к полезной работе. Фотографии немцев в роли защитников евреев от поляков – когда подлинные, когда специально инсценированные – предъявляются как доказательство того, что немцы несут культуру (*** что немцы – Kulturträger ***) «Дикому Востоку». Далее, фотографии немцев, спасающих евреев от поляков, тиражируются во всех возможных вариациях. Так была достигнута очень важная пропагандиская победа. До внешнего мира доходили известия о зверствах немцев в оккупированных городах Польши, о массовых убийствах гражданского населения и особенно евреев, о сожженных городах и т.п. Тиражируя фотографии немцев защитников евреев, можно предъявить свидетельства немецкого человеколюбия. Иллюстрации, рисующие позитивную роль немцев на востоке, пользовались, вероятно, большим спросом в Heimatland (*** на родине ***), потому что такие сцены фотографировали безостановочно. Приходится признать очевидно невысокий уровень (*** интеллекта? ***) в самой Heimatland, т.к. они даже фотографировали немцев... избиваемых евреями...

Эти фото и киносъемки проходили не только в столице, но и в провинции ⁽¹⁰⁾. В первые месяцы войны был снят фильм на улице Любартовска в Люблине. Кусок этого фильма показывает, как евреи избивают немцев. Немец лежит на земле, а еврей его мучает. Вот что рассказывают об этом фильме: В один прекрасный день немцы собрали на площади всё еврейское население Люблина и велели им ждать. Так они весь день стояли с непокрытыми головами, и было им очень невесело и страшно. Затем их расставили в разных позах и велели им петь. Больше всего операторам фильма понравилась народная песенка на простой знакомый мотивчик, начинавшаяся словами Lomir zich iberbeit’n (Давайте, помиримся). Толпа пела ее со всё возраставшим жаром, доходившим до экстаза. Свидетели передают, что на люблинских евреев нашло что-то невероятное, настроение, объяснимое тем, что вместо слов Lomir zich iberbeit’n они пели Mir weln zay iberleb’n (Мы их переживем). Песня люблинских евреев, конечно же, не сбылась!

(*** Вот эта песенка, Давайте помиримся:


http://www.youtube.com/watch?v=5EwvfTO-jJU

***)

( Collapse )

продолжение.
предыдущие посты: http://toh_kee_tay.livejournal.com/tag/vladka%20meed

Варшавское восстание (ч.3)

От немецких снарядов и бомб обрушивались дома – и с ними превращались в руины наши малины. Их обитатели – с еврейской внешностью (*** и акцентом ***) – оказались на улице. И хотя поляки проявляли во время восстания неслыханное мужество и самопожертвование, но как ни были они проникнуты духом свободы, а всё равно среди них оказались виновные в преступлениях, дискредитировавших даже их героическое сопротивление общему врагу – преступлениях, свидетельствовавших о ненависти, испытываемой большинством польского населения по отношению к евреям, вынужденным выйти из укрытий.

Неожиданно у меня в квартире появились Хайка Белхатовская, Борух Шпигель, Машеле Гляйтман и ее муж Якубек – все мои друзья и бойцы варшавского гетто. Раньше они вместе прятались в убежище в квартире поляка Войцеховского на улице Желязна 64. Когда в доме начался пожар, и немцы наводнили улицу, они смогли бежать через подземную канализацию и добрались до моего дома на Тварда 36 в районе, находившемся пока под контролем восставших. После первых радостных объятий моей главной заботой было, как их примут жильцы дома. О том, чтобы спрятаться, не было и речи. Соседи теперь часто ходили друг к другу и видели друг друга в бомбоубежище, и очень быстро узнали бы, что у меня кто-то прячется. Типично еврейские лица среди них моментально бы бросились в глаза. И так и случилось.
«Здесь евреи!» - потрясенно говорили друг другу поляки. Они смирились с одним евреем – мужем пани Топас. Его тайник на четвертом этаже сгорел, и он больше не мог скрываться. Но терпеть среди себя новых евреев противоречило их польским принципам. «Откуда они взялись, с ними было давно покончено... Давайте избавимся от них сию же минуту!» Но другие поляки были за то, чтобы разрешить евреям остаться: «В любой момент в город войдут русские – и нам, возможно, придется отвечать, если что-то случится с евреями». Третьи вообще считали ниже своего польского достоинства в решающий момент истории говорить о столь низменном предмете, как евреи: «Наплевать. Пусть ползают, кого это волнует!»

Но большинству наших соседей было не наплевать. Новичкам запретили спускаться в бомбоубежище в подвале. На второй день после того, как моим друзьям разрешили поселиться в разбомбленной квартире на первом этаже, их допросили польские солдаты: кто-то из соседей заявил в полицию, что евреи наверняка немецкие шпионы. Подобная травля усиливала общую враждебность, и в один прекрасный день соседка предупредила господина Топаса, что «ребята» задумали против него что-то дурное, и ему лучше покинуть дом.

(***Хайка Белхатовская и Борух Шпигель переживут войну, поженятся и уедут подальше в Канаду. Не знаю точно про Машу Гляйнтман. ***)

Похожая история произошла с Кларой Фальк с сыном и с инженером по фамилии Голд, жившими вместе в укрытии на улице Шлиска (*** про Клару Фальк уже говорилось тут: http://toh-kee-tay.livejournal.com/659632.html#clara ***). Их жилище уничтожила граната, и они едва успели спастись и добежать до подземного бомбоубежища, где им немедленно заявили, что им там не место. После нескольких дней травли и преследований поляки выгнали инженера на улицу посреди сильнейшего немецкго артобстрела. Он был убит осколком снаряда. За день до начала восстания я принесла ему немного денег и еды. Он поблагодарил меня и сказал: «Теперь я уверен, что доживу до победы!»

Зверское преступление было совершенно в здании на углу улиц Хлодна и Желязна. На пятый день восстания несколько евреев искали в этом огромном здании, принадлежавшем польскому профсоюзу железнодорожников, убежища во время немецкого обстрела. Троих из них – с еврейской внешностью – арестовали солдаты Армии Крайовой по обвинению в том, что они немецкие шпионы. Во время обыска, который проходил в заброшенном (*** соседнем? ***) доме, туда ворвались еще несколько человек в форме и провозласив, что в освобожденной Польше не будет места жидам, жестоко избили их. Двоим из евреев – Лютеку Фридману и Адеку – удалось под градом пуль выпрыгнуть из окна. Лютек сломал ногу, но оба бежали и остались живы. Третий, Йешайя Соломон, был убит на месте, раздет и похоронен под польским именем «Юлек Лещинский».

(*** лирическое отступление

Есть такая книжка - Secret City: The Hidden Jews of Warsaw, 1940-1945 By Gunnar S. Paulsson
В ней можно прочесть еще о множестве убийств евреев, массовых убийств евреев, совершенных бойцами Армии Крайовой в дни Варшавского восстания. Расследовать такие преступления очень трудно, так как евреи далеко не всегда знали своих убийц, а свидетели и преступники очень скоро погибали в бою. Владка не упоминает массовое убийство на улице Проста, расследование которого так и не закончилось, потому что непосредственные исполнители вскоре погибли, а человеку, отдавшему преступный приказ, командиру – бравому Вацлаву Стыковскому – так никогда и не было предъявлено обвинение. Марека Эдельмана несколько раз ставили к стенке соратники по АК. Но вот Антек Цукерман и Цивя Любеткина не встретили и тени антисемитизма, сражаясь в центре города в составе той же Армии Крайовой.

конец лирического отступления ***)

Характерным примером положения, в котором оказались люди с еврейской внешностью, служит рассказ о группе евреев, нашедших укрытие на Сенна 28. Здание лежало в руинах, все поляки бежали, перед этим спешно превратив подвал в кладбище. Человек двадцать евреев из разных районов города ютились вместе в этой норе: польские бандиты не станут нападать на большую группу людей. Однажды я пришла туда после одного из самых страшных артобстрелов. Передо мной открылась картина ужасной бойни: прикрывая платками рты и носы, евреи собирали с земли куски человеческих тел. Стояла невыносимая вонь. Немецкий снаряд угодил в несколько недавних могил – вырвав из них и разорвав на куски тела. Но даже и в этой ситуации евреи предпочли свое мрачное убежище польскому гостеприимству снаружи. Без еды, без воды, под непрекращающимся обстрелом, они молились лишь о том, чтобы восстание продолжалось до прихода Красной Армии.

(*** и тут я вспоминаю господствовавшее лет двадцать назад среди моих друзей и знакомых мнение: так им и надо, полякам, и пальцем не пошевелившим, чтобы помочь восставшему гетто – господь бог отплатил им той же монетой, и советские войска не пришли им на помощь в их трудный час ***)

продолжение следует

печально кладбище, враги сожгли родную хату, убили всех отцов
но героини песни отомстили убийцам - и кладбище запело радостные песни.



а до этого была песенка, которую я не смогла записать и очень жалею.
я вообще была за рулем.
песенка называлась "Me and My Horse" - про девушку-пастушку с дикого запада,
храбрую и с чистым сердцем, ставшую шерифом.

продолжение.
предыдущие посты: http://one-way.livejournal.com/tag/vladka%20meed

Szmelcownicy – вымогатели

Словарь военного времени:

«szmelcownicy» (шмельцовницы) – всякое отребье, искавшее быстрого заработка за счет людей, бежавших из гетто в «арийскую зону».

«szmalcowe» (шмальцове) – взятка, которую платил еврей вымогателю, чтобы тот не выдал его гестапо.

«łebek» (головы) – «живой товар»

(источник: http://warszawa.getto.pl)


[...Владка уже несколько недель живет в «арийской зоне», по документам она Владислава Ковальская (отсюда имя «Владка») ...]

Мне казалось, что в «арийской зоне» всем страшно любопытно знать, что происходит в гетто. Мне казалось, кошмары неотступно преследуют поляков, живущих у Стены и каждый день в окно наблюдающих творящееся за ней. Мне казалось, что они, безусловно, готовы помочь своим знакомым и соседям-евреям, ведь как бы то ни было, до войны они вместе воспитывали детей и делили радости и горести. Мои иллюзии очень скоро разбились вдребезги. А случилось вот что. Воскресным днем я прогуливалась по улице недалеко от Стены, ограждавшей гетто. Напротив Стены на детской площадке собралось множество народу – дети и взрослые бегали, играли, танцевали. Маленькие кафешки были забиты молодыми людьми. Я остановилась, внимая, на некотором расстоянии, а потом повернулась налево. Стена была всего лишь через дорогу. Два мира на одной улице. Вдруг за Стеной раздалась автоматная очередь, крик боли – и затем тишина. Я повернулась к парку – услышали ли они выстрелы? Несколько человек встревоженно оглянулись, но один из них левой рукой указал в сторону Стены, а правой сделал отмашку, что всё нормально. «Это у евреев» - улыбнулся юный поляк на качелях... Стоял солнечный зимний день, выходной, улица была полна народу... Я смотрела, как хорошо одетые поляки неспешно прогуливались по улице, как бежали впереди них их дети... Но перед моим мысленным взором вереницей проходили обитатели гетто, и щегольский хлыст указывал то в одну сторону, то в другую, и монотонный голос повторял: «Налево! Направо! Налево! Направо!»

( Collapse )

продолжение следует

Радиопередача в рабочий полдень.

Когда-то давно наш дорогой _o_tets_ говорил про блатные песни, и я тогда же захотела собрать в один лист всё, что мне самой нравится на эту тему. Но только разделить действительно блатные песни - то есть родившиеся в уголовной среде (и в этом нам когда нибудь поможет необъятный и прекрасный звуковой архив Алана Ломакса), и песни, которые сочиняли музыканты, с уголовным миром никак не связанные (надеюсь! :)) Вот с них-то я и начала. И бросила, как обычно, собрав всего 11 песен (а что - полноценный альбом, вообще-то :)). Добавляйте, если хотите.

Вот, стало быть, как представляют себе жизнь преступного мира деятели массовой культуры :))
Нелегкой и трагичной они ее себе представляют. И только один Элвис Пресли танцует тюремный рок :)

( Collapse )

( Collapse )

( Collapse )

( Collapse )

( Collapse )

( Collapse )

( Collapse )

( Collapse )

( Collapse )

( Collapse )

( Collapse )

Updated: June 24, 2011

Полиция

У еврейских полицейских была очень плохая репутация еще до начала переселения. Польская полиция не принимала участия в бандах вербовщиков к принудительному труду, зато еврейская полиция занималась этим грязным делом. Еврейские полицейские отличались невероятной коррупцией и безнравственностью. Но вершин порока они достигли во время переселения. Они ни слова не сказали против, получив приказ отвести своих братьев на бойню. Полицейские были психологически подготовлены к этой грязной работе и выполнили ее тщательно. И вот теперь люди ломают головы, пытаясь понять, как евреи, в большинстве своем культурные люди, бывшие адвокаты (большинство офицеров полиции до войны служили адвокатами), взяли и собственными руками покончили со своими собратьями. Как могли евреи тащить к вагонам женщин и детей, больных и стариков – зная, что ведут их всех на бойню? Есть те, кто считает, что каждое общество имеет ту полицию, которую заслуживает, и что болезнь – сотрудничество с оккупационной властью и убийство 300000 евреев – это зараза, затронувшая наше общество целиком, и не ограничивается полицией, которая есть лишь одно из его проявлений. Другие им возражают, утверждая, что полиция это прибежище для морально слабых психологических типов, которые сделают всё возможное, чтобы выжить в трудные времена, и считают, что цель оправдывает средства, а цель – пережить войну, даже если выживание связано с убийством других людей.

Перед лицом этого нигилизма, наблюдающегося во всем диапазоне нашего общества, сверху донизу, неудивительно, что еврейская полиция выполняла немецкие приказы по переселению с огромнейшим рвением. И всё же факт остается фактом – во время операции по переселению еврейская полиция большей частью перевыполняла свои ежедневные квоты. То есть, они готовили задел на следующий день. На их лицах не было видно ни горя ни боли. Наоборот, перед вами были довольные и веселые люди, откормленные, груженые добычей, которую они уносили за компанию с охранниками-украинцами.

Очень часто жестокость полицейских-евреев превосходила жестокость немцев, украинцев и латышей. Они нашли не одно укрытие, стараясь быть святее папы римского и тем самым подлизаться к оккупационной власти. Жертвы, которым удавалось спрятаться от немцев, отлавливались еврейской полицией. Я несколько часов наблюдал процессию, шедшую к вагонам на Умшлагплац, и заметил, что многих из тех, кому повезло пробраться к месту, где стояли освобожденные, еврейские полицейские волокли обратно к вагонам. Десятки, а то и сотни, евреев за те два часа были обречены на смерть полицейскими-евреями. То же самое происходило во время блокад. Тех, у кого не было денег откупиться от полицейского, волокли на Умшлагплац.

Сцена, свидетелем которой я был по адресу улица Джшика 3, напротив Умшлагплаца, в день, когда каждый полицейских должен был выполнить норму в четыре «головы» (это было за несколько дней до конца «операции»), останется в моей памяти символом еврейского полицейского в Варшаве. Еврей-полицейский тащит старуху за руку на Умшлагплац. За плечом у него топор. Этим топором он рубился в запертые двери квартир. Приблизившись к часовым на Умшлагплаце, полицейский стыдливо снял топор с плеча и взял его в руку. В те дни на улице постоянно встречались полицейские, волочившие мужчин, женщин и детей на Умшлаг. Больных они отвозили туда на рикшах.

В большинстве случаев еврейские полицейские выказывали необъяснимую жестокость. Откуда в евреях такая убийственная жестокость? Когда еще в нашей истории мы взрастили столько сотен убийц, способных хватать на улицах детей, бросать их в вагоны, волочить их на Умшлаг? Кидать женщин в трамваи Кона и Хеллера или в простые грузовики, хватая их за ноги и за руки и подбрасывая, было буквально правилом этих подлецов. Безжалостные, они избивали тех, кто пытался сопротивляться. Им недостаточно было просто побороть сопротивление, они с предельной жестокостью наказывали «преступников», не хотевших идти на смерть добровольно. Каждый варшавский еврей, каждая женщина и ребенок могут привести тысячи случаев нечеловеческой жестокости и насилия со стороны полицейских-евреев. Те, кто выживут, никогда не забудут этого, ибо за это должно быть и будет заплачено.

Кроме полиции еще одна [еврейская] организация принимала участие в операции по переселению. Специальная Служба Скорой Помощи Ганцвайха – в красных фуражках – была худшей из всех. Эта шайка мошенников не оказала ни одному еврею обещанной медицинской помощи. Они ограничили свою деятельность изданием подтверждающих полномочия карточек и фуражек на суммы в тысячи злотых. Обладание ими, плюс персональная помощь Ганцвайха, освобождало владельца от принудительного труда и было защитой против любых проблем и налогов вообще. Кроме этого, форма Специальной Службы позволяла носившему ее проворачивать различного рода махинации и шантаж, связанные с санитарией (сообщать о случаях тифа, устраивать дезинфекционные парилки и т.д.). И именно эта миленькая компания теперь добровольно взялась за дело отправки евреев на тот свет – и отличилась при этом бесчеловечностью и жестокостью. Их фуражки покрылись пятнами крови еврейского народа.

«Операции» содействовали также чиновники юденрата и служба K.A.M – городская служба помощи.


translated from the book "Notes From The Warsaw Ghetto" The Journal of Emmanuel Ringelblum, ISBN 1-59687-331-0

между Праведником и преступником: http://teftela.livejournal.com/29742.html

всё это очень похоже на то, что рассказывает Яффа Соненсон: http://one-way.livejournal.com/462165.html

и благодарение богу за пани Коркачову и других

вчера весь день натыкалась на маньяков и в конце концов сама к ним присоединилась - с фотоаппаратом:



( Collapse )

домой вернулась мокрая насквозь :)

у нас четвертый день льёт как из ведра, и еще находятся люди, которым пофиг:

Речь идет о Бункере 2 в лесу, в пятнадцати минутах пешком от ворот Биркенау. 10-е декабря 1942 года. Еще не построили четыре новых крематория.


Шломо: Как только Молл открыл двери дома, оттуда посыпались мертвые тела. Мы почуяли запах газа. Трупы мужчин и женщин. Весь дом был набит трупами нагих людей, лежащими друг на друге.

Откуда посыпались трупы?
Шломо: Из дома. Мертвые тела лежали там, тесно прижатые друг к другу, один на другом, так что, когда дверь открылась, все они вывалились кучей прямо у двери. Я видел, как вываливались тела – тела возрослых и дететей.

Тела мужчин и женщин?
Шломо: Да, они были все вместе.

Что было потом?
Шломо: Был шок. Все были потрясены. Мы уставились друг на друга, не в силах произнести ни звука. Мы были в таком ужасе, что не могли слово вымолвить. Мы еще пару дней не могли прийти в себя. Никогда раньше мы ничего подобного не видели.

Знали ли вы, что это тела евреев?
Шломо: Да, потому что нам в первый же день сказали, что в лагере сжигают евреев. Я был вне себя. Я не знал, кричать или нет. Впервые в жизни я видел мертвецов. Я не понимал, что я там делаю. Я взглянул на остальных: они все как будто сошли с ума. Моей первой мыслю было, что я больше не хочу здесь работать.

Вы хотели сбежать...
Шломо: Или умереть. Одно было ясно – мы не хотели больше там находиться. Не знаю, как я пережил первый день.

У ваших товарищей была похожая реакция?
Шломо: Да, точно такая же у всех. Они спрашивали: «Что здесь происходит? Мы в аду, или это дурной сон?»

Сколько вам было лет?
Шломо: Мне было семнадцать.
Авраам: Мне – двадцать.

( Collapse )